Вот знаете...
Я сегодня впервые поймала себя на мысли - как хорошо, что никто из моих родных не дожил до сегодняшних событий.
Я слишком хорошо представляю, что бы с ними было и кто бы как реагировал.
Бабушка бы казалась очень растерянной. Все время говорила бы о событиях, бесконечно повторяя одно и то же. Меняла бы свое мнение по 100 раз на дню, каждый раз, как поговорит с новой подружкой. Новости бы узнавала из пересказов, слушала бы все радиостанции - и всем бы верила, даже говорящим диаметрально противоположное.
Легко бы стыдилась, винилась и сокрушалась. Вертелась бы между родственниками с разными позициями, как флюгер, чем ужасно бы всех раздражала. Чуть не плакала бы от огорчения, что не получается всем угодить. В конце концов бы плюнула, махнула рукой и пошла бы заедать стресс и слушать музыку по каналу «Культура».
Детство бабушки пришлось на сталинские репрессии, отрочество - на войну. Ее папа был судьей, вынужденно сотрудничал с НКВД. Бабушка вспоминала, как он приносил домой приказы о расстрелах, сидел над ними, пил и плакал.
Бабушка твердо усвоила, насколько небезопасно иметь свое мнение. Будучи взрослой, она была хороша собой, мила, эрудированна - и ни одной собственной мысли. Избегала всех возможных конфликтов - и к старости имела примерно половину "Чикагской психосоматической семерки": язвенный колит, гипертонию, артрит. Старалась быть максимально милой и удобной. Политические взгляды меняла, как перчатки, - была сначала за коммунистов, потом за Ельцина, потом за Немцова, потом за Путина, потом за «Яблоко» - всех уже не упомню. Искренне верила, что все люди хорошие, а все проблемы – от недопонимания. Ужасно огорчалась каждый следующий раз, когда разочаровывалась в ком-то, кого считала прекрасным человеком, особенно из числа политиков и артистов.
Мама бы с мрачным удовлетворением сказала «Допрыгались. Поделом» и целыми днями смотрела бы новости. Путина бы во всем поддерживала, а сама бы не ела, плохо спала, осунулась, и на кухне бы пахло корвалолом.
Мама была очень тревожной, и любые ситуации неопределенности выбивали ее из колеи. Вдобавок, после 90-х она очень боялась голода, холода, дефолта, потери денег. Но Путин ей нравился. Ей, выросшей без отца с не слишком стабильной матерью, спокойный, жесткий, авторитарный президент давал ощущение стабильности и помогал снижать тревогу. Больше никому из политиков не доверяла. Считала, что порядочные люди во власть не идут - после 90-х много кто так считал. Ненавидела Горбачева и Ельцина, разваливших Союз, который изрядно романтизировала. В Союзе прошло ее лучшее время, ее молодость и юность, случились самые важные события и самые увлекательные приключения, поэтому он казался ей прекрасным местом, утопией. А те дары, которые он предлагал – соц.гарантии, стабильность, уверенность в завтрашнем дне – были целительным бальзамом для ее тревожной натуры. Союз фактически заменил ей родителей, после его крушения она так до конца и не оправилась.
Папа… Папа бы уехал на Донбасс еще в 14-ом, несмотря на возраст и здоровье. И, скорей всего, быстро сложился бы там, потому что возраст и здоровье. Папа, неисправимый романтик с обостренным чувством справедливости, не мог пройти мимо того, что казалось ему неправильным. Именно из-за этого чувства он пошел работать в милицию, «ловить бандитов», как он говорил. Впрочем, из-за этого же чувства его оттуда поперли, из-за этого, да еще из-за наивного убеждения, что раскрывать поступления важнее, чем оформлять бумаги. То же чувство обостренной социальной справедливости погнало его воевать в Приднестровье в 91-ом. Сказал: «Там фашисты убивают русских, я должен что-то сделать» Вернулся спустя 4 года после сильной контузии, полуслепой, полуглухой, с подорванным здоровьем. Когда спустя несколько лет спросила его, не жалеет ли, что поехал, сказал: «Это был самый правильный поступок в моей жизни». Бережно хранил медаль «Воину-Интернационалисту». Умер рано – быстро и страшно сгорел от рака, чуть-чуть не дожив до пенсии.
Брат, скорей всего, тоже был бы где-то там. Он совершенно не переносил новостей о том, что где-то уничтожается русскоязычное население, даже не проверял информацию, сразу готов был действовать. В свое время он очень хотел работать в милиции, как папа, а его не брали без службы в армии, сказали «Отслужишь – возьмем». Тогда он пришел в военкомат и записался добровольцем в Чечню (к слову, это был 1999-ый). После этого его «белый билет» совершенно фантастическим образом превратился в А2, и он поехал. Как потом оказалось – воевать, хотя по официальным данным там на тот момент было «спокойно». Вернулся живым. В милицию его, правда, все равно не взяли, зарезали на мед.комиссии – после Чечни не хотели брать, говорили «отбитые», с птср-ом все поголовно. Остро страдал оттого, что не взяли, хотя обещали. А еще оттого, что мы, гражданские, его не понимаем и не верим, что там война – до этого он был склонен к преувеличениям, и мы считали, что он излишне драматизирует. До конца жизни искал выход своей ярости, боли и разочарованию. Погиб в 33.
Дедушка… Наверное, больше всего я рада, что этого не видит дедушка. Дедушке было 17, когда началась война, на фронт его не взяли. Совершеннолетие он встречал в блокадном Ленинграде, был вывезен оттуда, будучи при смерти, с огромным трудом восстановился. Ни о каком участии в войне речи уже не шло. Всю жизнь нес в себе этот груз – вину за то, что не защитил свою страну. После войны отучился на врача, работал на износ – был единственным судебно-медицинским экспертом на три района Карелии. Был весельчаком, балагуром, человеколюбом. Очень любил жизнь. Тему войны никогда не поднимал, тихо плакал над военными фильмами советских лет.
Если бы он увидел факельные шествия с нацистскими символами в нежно любимой им Украине, боюсь, не выдержало бы, встало старое ослабленное блокадой сердце. Ему бы этого хватило, даже разбираться не стал бы, у власти они там или не у власти. Полуеврей, полушвед, дед уцелел, попав на Кубани в оккупацию только потому, что в паспорт ему записали национальность матери. Почти вся его родня по отцу была уничтожена за время войны. Ненавидел нацизм и все, что с ним связно, хотя во всем остальном был на редкость миролюбивым человеком. На его похороны пришла огромная толпа народу – все, кому он чем-то помог за свою жизнь и медицинскую карьеру.
Пожалуйста, помните!
Наша картина мира, наши убеждения – далеко не всегда вопрос нашего свободного выбора. Они произрастают из той среды, из которой мы вышли, из опыта тех людей, которые нас окружали и занимались нашим воспитанием, из семейной истории, из выражения лиц близких, когда они о чем-то напряженно говорят или смотрят новости, а мы, маленькие, за ними наблюдаем. Из боли и из травм, и семейных, и собственных. Это безусловный внутренний код, который активируется, когда начинает рушиться все вокруг, автоматическая программа, которая запускает режим стабилизации и выживания, «тревожный чемоданчик» «правильных» эмоциональных реакций и апробированных прошлым опытом моделей поведения. И тогда добряк и гуманист вдруг становится безжалостным миллитаристом-имперцем, а толерантный либерал, выступающий за свободу слова, готов в клочья рвать своего оппонента за инакомыслие – потому что эта стратегия когда-то дала шанс на выживание его семье.
Это я все к чему… НЕ ссорьтесь с родными, пожалуйста! Что бы они ни говорили, что бы ни думали, как бы их мнение ни отличалось от вашего. В конце концов, они не могут быть уж совсем плохими людьми, раз у них получились такие хорошие вы. За каждой жесткой фанатичной позицией много горя и боли, воспаляется и мучительно гниет старая рана. Зная это – отойдите, не тыкайте туда острым, дайте продышаться и прокричаться. Это их способ сохраниться, устоять перед лицом беды, не рассыпаться на части. Рано или поздно все закончится, и вы снова станете самыми близкими людьми. Если сможете удержаться сейчас от гнева, возмущения, взаимных обвинений, эскалации конфликта хотя бы на уровне семьи. Иначе как мы сможем договориться на уровне государств, если мы даже с самыми близкими не поссориться не можем.
Будьте бережны друг к другу и душевным ранам друг друга, как бы вы ни злились, как бы ни ужасались. Постарайтесь сохранить эмпатию и сострадание к чужой боли. Ведь это единственное, что даст нам надежду когда-нибудь все наладить и простить друг друга – способность оставаться людьми даже перед лицом страшных потрясений.
Ваша психолог Краснова.
Последнее и единственное фото, на котором вся семья в сборе.
